В далеком и уютном Ктограде, где дома напоминали пестрые леденцы, а воздух всегда был напоен ароматом имбирного печенья, жил необычный обитатель по имени Гринч. Его зеленая, покрытая густой шерстью фигура резко контрастировала с яркой жизнерадостностью городка. Гринч был существом одиноким и глубоко несчастным, чье сердце, казалось, было на несколько размеров меньше, чем у обычного ктовича. Постоянные насмешки и непонимание со стороны соседей, чья беззаботная веселость лишь подчеркивала его собственную отчужденность, в конце концов заставили его покинуть шумные улицы. Он нашел пристанище на высокой, мрачной горе, возвышавшейся над Ктоградом, где в сырой и холодной пещере мог в одиночестве копить свою обиду на весь мир. Особую, жгучую ненависть Гринч питал к Рождеству – тому самому времени, когда радость ктовичей достигала своего пика, а их смех и праздничные гимны долетали даже до его уединенного логова, превращаясь в невыносимую какофонию, которая больно ранила его и без того хрупкое сердце. Однажды, когда предпраздничное оживление в городе стало особенно нестерпимым, в душе Гринча созрел коварный и отчаянный план. Он решил, что больше не вынесет ни одного дня этой всеобщей эйфории. Если он не может быть счастлив, то и никто не будет. Его замысел был грандиозен и прост одновременно – украсть само Рождество, лишив ктовичей всего, что составляло суть праздника. Дождавшись тихой ночи накануне торжества, когда доверчивые жители Ктограда сладко спали, предвкушая утренние чудеса, Гринч спустился со своей горы. Одетый в самодельного Санта-Клауса, он с ловкостью, поразительной для его неуклюжей фигуры, начал осуществлять свою диверсию. Он прокрадывался в дома, бесшумно выносил наряженные елки, забирал аккуратно разложенные под ними подарки, опустошал холодильники от праздничных угощений и даже снимал с каминов чулки, надежно приколоченные гвоздями. Вся добыча грузилась в жалкие сани, которые тащила за собой его преданная, но не менее угрюмая собачонка Макс. Гринч был уверен, что, лишив город всех материальных атрибутов праздника, он уничтожит и саму его волшебную суть, и утро принесет ктовичам не радость, а горькое разочарование и слезы. Он видел в этом акте справедливую месть за все свои годы одиночества и боли, не подозревая, что настоящая магия Рождества кроется не в сверкающих игрушках и обильных пиршествах, а в чем-то гораздо более глубоком и неосязаемом, что невозможно упаковать в мешок и унести на вершину холодной горы.